"Воронья слободка" загорелась в двенадцать часов вечера, в то самое время, когда Остап Бендер танцевал танго в пустой конторе, а молочные братья Балаганов и Паниковский выходили из города, сгибаясь под тяжестью золотых гирь. В длинной цепи приключений, которые предшествовали пожару в квартире номер три, начальным звеном была ничья бабушка. Она, как известно, жгла на своей антресоли керосин, так как не доверяла электричеству. После порки Васисуалия Андреевича в квартире давно уже не происходило никаких интересных событий, и беспокойный ум камергера Митрича томился от вынужденного безделья. Поразмыслив хорошенько о бабушкиных привычках, он встревожился. -- Сожжет, старая, всю квартиру! - бормотал он. -- Ей что? А у меня одна рояль, может быть, две тысячи стоит. Придя к такому заключению, Митрич застраховал от огня все свое движимое имущество. Теперь он мог быть спокоен и равнодушно глядел, как бабушка тащила к себе наверх большую мутную бутыль с керосином, держа ее на руках, как ребенка. Первым об осторожном поступке Митрича узнал гражданин Гигиенишвили и сейчас же истолковал его по-своему. Он подступил к Митричу в коридоре и, схватив его за грудь, угрожающе сказал: -- Поджечь всю квартиру хочешь? Страховку получить хочешь? Ты думаешь, Гигиенишвили дурак? Гигиенишвили все понимает. И страстный квартирант в тот же день сам застраховался на большую сумму. При этом известии ужас охватил всю "Воронью слободку". Люция Францевна Пферд прибежала на кухню с вытаращенными глазами. -- Они нас сожгут, эти негодяи. Вы как хотите, граждане, а я сейчас же иду страховаться. Гореть все равно будем, хоть страховку получу. Я из-за них по миру идти не желаю. На другой день застраховалась вся квартира, за исключением Лоханкина и ничьей бабушки. Лоханкин читал "Родину" и ничего не замечал, а бабушка не верила в страховку, как не верила в электричество. Никита Пряхин принес домой страховой полис с сиреневой каемкой и долго рассматривал на свет водяные знаки. -- Это выходит, значит, государство навстречу идет? -- сказал он мрачно. -- Оказывает жильцам помощь? Ну, спасибо! Теперь, значит, как пожелаем, так и сделаем. И, спрятав полис под рубаху, Пряхин удалился в свою комнату. Его слова вселили такой страх, что в эту ночь в "Вороньей слободке" никто не спал. Дуня связывала вещи в узлы, а остальные коечники разбрелись кочевать по знакомим. Днем все следили друг за другом и по частям выносили имущество из дома. Все было ясно. Дом был обречен. Он не мог не сгореть. И действительно, в двенадцать часов ночи он запылал, подожженный сразу с шести концов. Последним из дома, который уже наполнился самоварным дымом с прожилками огня, выскочил Лоханкин, прикрываясь белым одеялом. Он изо всех сил кричал: "Пожар! Пожар! ", хотя никого не смог удивить этой новостью. Все жильцы "Вороньей слободки" были в сборе. Пьяный Пряхин сидел на своем сундуке с коваными углами. Он бессмысленно глядел на мерцающие окна, приговаривая: "Как пожелаем, так и сделаем". Гигиенишвили брезгливо нюхал свои руки, которые отдавали керосином, и каждый раз после этого вытирал их о штаны. Огненная пружина вырвалась из форточки и, роняя искры, развернулась под деревянным карнизом. Лопнуло и со звоном вывалилось первое стекло. Ничья бабушка страшно завыла. -- Сорок лет стоял дом, -- степенно разъяснял Митрич, расхаживая в толпе, -- при всех властях стоял, хороший был дом. А при советской сгорел. Такой печальный факт, граждане.
no subject
то самое время, когда Остап Бендер танцевал танго в пустой
конторе, а молочные братья Балаганов и Паниковский выходили из
города, сгибаясь под тяжестью золотых гирь.
В длинной цепи приключений, которые предшествовали пожару
в квартире номер три, начальным звеном была ничья бабушка. Она,
как известно, жгла на своей антресоли керосин, так как не
доверяла электричеству. После порки Васисуалия Андреевича в
квартире давно уже не происходило никаких интересных событий, и
беспокойный ум камергера Митрича томился от вынужденного
безделья. Поразмыслив хорошенько о бабушкиных привычках, он
встревожился.
-- Сожжет, старая, всю квартиру! - бормотал он. -- Ей что?
А у меня одна рояль, может быть, две тысячи стоит.
Придя к такому заключению, Митрич застраховал от огня все
свое движимое имущество. Теперь он мог быть спокоен и
равнодушно глядел, как бабушка тащила к себе наверх большую
мутную бутыль с керосином, держа ее на руках, как ребенка.
Первым об осторожном поступке Митрича узнал гражданин
Гигиенишвили и сейчас же истолковал его по-своему. Он подступил
к Митричу в коридоре и, схватив его за грудь, угрожающе сказал:
-- Поджечь всю квартиру хочешь? Страховку получить хочешь?
Ты думаешь, Гигиенишвили дурак? Гигиенишвили все понимает.
И страстный квартирант в тот же день сам застраховался на
большую сумму. При этом известии ужас охватил всю "Воронью
слободку". Люция Францевна Пферд прибежала на кухню с
вытаращенными глазами.
-- Они нас сожгут, эти негодяи. Вы как хотите, граждане, а
я сейчас же иду страховаться. Гореть все равно будем, хоть
страховку получу. Я из-за них по миру идти не желаю.
На другой день застраховалась вся квартира, за исключением
Лоханкина и ничьей бабушки. Лоханкин читал "Родину" и ничего не
замечал, а бабушка не верила в страховку, как не верила в
электричество. Никита Пряхин принес домой страховой полис с
сиреневой каемкой и долго рассматривал на свет водяные знаки.
-- Это выходит, значит, государство навстречу идет? --
сказал он мрачно. -- Оказывает жильцам помощь? Ну, спасибо!
Теперь, значит, как пожелаем, так и сделаем.
И, спрятав полис под рубаху, Пряхин удалился в свою
комнату. Его слова вселили такой страх, что в эту ночь в
"Вороньей слободке" никто не спал. Дуня связывала вещи в узлы,
а остальные коечники разбрелись кочевать по знакомим. Днем все
следили друг за другом и по частям выносили имущество из дома.
Все было ясно. Дом был обречен. Он не мог не сгореть. И
действительно, в двенадцать часов ночи он запылал, подожженный
сразу с шести концов.
Последним из дома, который уже наполнился самоварным дымом
с прожилками огня, выскочил Лоханкин, прикрываясь белым
одеялом. Он изо всех сил кричал: "Пожар! Пожар! ", хотя никого
не смог удивить этой новостью. Все жильцы "Вороньей слободки"
были в сборе. Пьяный Пряхин сидел на своем сундуке с коваными
углами. Он бессмысленно глядел на мерцающие окна, приговаривая:
"Как пожелаем, так и сделаем". Гигиенишвили брезгливо нюхал
свои руки, которые отдавали керосином, и каждый раз после этого
вытирал их о штаны. Огненная пружина вырвалась из форточки и,
роняя искры, развернулась под деревянным карнизом. Лопнуло и со
звоном вывалилось первое стекло. Ничья бабушка страшно завыла.
-- Сорок лет стоял дом, -- степенно разъяснял Митрич,
расхаживая в толпе, -- при всех властях стоял, хороший был дом.
А при советской сгорел. Такой печальный факт, граждане.